Впрочем, такие случаи происходили редко – на пути к просветлению много опасностей для неискушенного, подобного слепцу на неизвестной тропке, так что опытный поводырь обязан медленно и осторожно вести незрячего к прозрению.
Куда торопиться? Этой жизни не хватит, в следующей дойдем!
Но вот патриарх покидает свое возвышение, а следом за старшими братьями и прочие монахи выходят из Зала духа.
Братии пора приступить к общему для всех уроку цюань-фа, кулачного боя, шлифуемого в обители вот уже почти тысячелетие – более чем почтенный срок. Иноки выстраиваются рядами, согласно семи рангам старшинства, а перед бритоголовыми учениками уже стоит главный наставник воинского искусства с четырьмя шифу-помощниками. Поклон, ритуальный выкрик – и до самого полудня будет только пот и труд. Не менее трех лет упорного овладевания наукой мудрых шифу, искушенных в любых способах членовредительства и убийства ближнего своего, понадобится новичку, чтобы главный наставник снисходительно улыбнулся и вручил достойному веревку для опоясывания. Теперь у «подпоясавшегося» монаха будет только одна привилегия: заниматься в десять раз больше, даже не заикаясь о снисхождении.
Терпи, сэн-бин, монах-воитель… и помни: истинному человеку Будды запрещено носить оружие и убивать, но в умелых руках и палочки для еды – оружие, а для прозревшего сердца и меч подобен кисти для каллиграфии! Что же касается насилия, то напавший на монаха-подвижника недостоин имени человека, и творящий зло покушается не на жизнь чужую – на гармонию мира покушается он! Вот гармония эта и обрывает нелепую жизнь злоумышленника святыми руками со знаком тигра и дракона! Глядишь, в следующем перерождении зачтется глупцу, что был он убит достойным архатом…
Пот и труд, и суровость наставника.
Ровно в полдень – трапеза.
Чай и злаки вместо горячительных напитков и мяса; рис, соя и кунжут, травы и коренья, молодые побеги бамбука и дикая капустка – хвала повару Фэну, хвала его искусству, позволяющему, несмотря на запреты и ограничения, ощутить в утробе рай Будды Амитабхи!
И после трапезы – один час для отдыха.
Всего один, невозможно короткий час.
В первый же день монашества Маленький Архат незаметно подсказал Змеенышу, задержавшись на миг около Цая и шепнув, ни к кому вроде бы конкретно не обращаясь:
– Новички не отдыхают. Как правило, первым делом они идут осматривать оружейную…
И Змееныш покорно двинулся осматривать Большой зал оружия.
Да, в этом арсенале хватало всякого добра, чтобы пять раз вооружить до зубов всех монахов, невзирая на ранги старшинства, а потом еще трижды снабдить вооружением слуг с домочадцами. Молодые иноки как завороженные переходили из палаты в палату, время от времени поднимая какую-нибудь алебарду-юэ или боевой клевец, геройски размахивали кривыми мечами-дао и прямыми клинками-цзянь, недоуменно вертели в руках диски с прорезями или боевые кольца совершенно странной конструкции…
Час пролетал подобно мигу.
И вновь наступал черед воинского искусства, но уже не общий для всей братии: отдельно строились новички, отдельно – «опоясанные веревкой», отдельно от тех и других – знатоки-шифу, хранители секретов и умений.
И – что сразу заинтересовало Змееныша – в отличие от мирских школ и школ иных обителей, здесь никогда не допускали свободного поединка (пусть даже и учебного, пусть по договоренности!), если монах-воин провел в усердных занятиях менее трех лет.
До того – нет тебе соперника, нет тебе помощника!
Сам трудись!
Воистину:
Пока готовится рука
Для ноши кулака —
Пройдет снаружи год иль два,
В душе пройдут века!
И на закате – ужин.
– Спину ровнее!
И треск бамбуковой палки.
…Змееныш пятую неделю смотрел и размышлял, поглаживая бритую макушку. Он видел невероятно богатую обитель, обладавшую собственными землями, которые обрабатывали тысячи крестьян; имевшую филиалы по всей Поднебесной, включая даже государство вьетов и Страну Утренней Свежести; Шаолиню подчинялись четыре окрестных монастыря – Ба Ми-сы, Ен Дай-сы, Хуэй Сань-сы и Бай Лоу-сы – подобно тому, как феодалы-хоу и князья-ваны подчиняются Сыну Неба, и да простят нас за рискованное сравнение!.. А вдоль стены внешних укреплений благочестивой обители близ горы Сун постоянно дежурили стражи.
Скорее это напоминало Училище Сынов Отечества или Академию Ханьлинь, привилегированнейшие учебные заведения Северной Столицы; если только влиятельность Сынов Отечества и славу мужей-ханьлиней увеличить десятикратно.
И все равно над обителью, превратившейся в колыбель чиновников тайной службы, стояла уже изрядно потускневшая и развеянная северным ветром, но еще достаточно грозная тень Пути Дамо, Бородатого Варвара, заложившего основы нынешних славы и влияния.
Чего хотел великий Бодхидхарма?!
Неужели – всего лишь процветания?!
– Сегодня ночью наш друг Фэн опять пойдет в Лабиринт, – негромко бросил Маленький Архат, шаркая сандалиями по сухой опавшей хвое.
Змееныш Цай не ответил.
Лазутчик жизни никогда не жаловался на память. Он способен был с одного прочтения запомнить наизусть свиток длиной в два чи, слово в слово повторить единожды услышанное донесение, опознать мельком виденную птицу в шумной говорливой стае, но понять связь меж теми внешне бессмысленными причинами, на основе которых Маленький Архат предугадывал грядущий поход повара в Лабиринт, было выше его сил.
– Как ты догадался? – спрашивал поначалу Змееныш.
И Маленький Архат начинал обстоятельно излагать, что если на рассвете было пасмурно, но к полудню распогодилось; если у главного воинского наставника пробивалась привычка ежеминутно чесать кончик носа, а у занимающегося с новичками шифу – привычка отрываться на учениках чаще обычного; если к патриарху приезжали важные гости из внешнего мира, но, в свою очередь, если повар Фэн с утра не менее двух раз вносил изменения в записи на своем деревянном диске, то гости из внешнего мира не так важны, зато рассветная облачность становится почти обязательной, а главный воинский наставник при этом может прийти к новичкам с целью лично проверить успехи, но может послать кого-нибудь из помощников, и тогда уродливый повар непременно притащится тоже, будет стоять, смотреть и в конце сотрет на диске всего один знак, хотя ничего взамен не напишет; впрочем, если в Зале духа при этом патриарх заговорит о монахах-воителях, способствовавших изгнанию монголов…